Но он, конечно, проводил свое бедное семейство на вокзал и обещал при первой возможности навестить.
На прощанье Жулонбин сказал:
– Ты сама видишь – они заплесневели.
Систематизатор даже облегченно вздохнул после отъезда своих домашних на дачу.
Он внес свои вещи в комнату жены.
За зиму все это в сыром помещении страшно пострадало.
Спичечные коробки покрылись плесенью, расклеились, перья заржавели, на огрызках карандашей краска разбухла, афиши стали неимоверно влажными и готовы были расползтись.
Систематизатор стал раскладывать и расставлять свои богатства.
На подоконник положил спичечные коробки и огрызки карандашей.
«От солнца могут выгореть краски», – подумал он.
Снял Жулонбин вещи с подоконника.
Он обратил внимание на черную резную этажерку.
Он снял с этажерки фарфоровый грациозный бюстик Жанны д'Арк, бронзированную кошечку-скопидомку, статуэтку цвета морской волны, изображавшую голую женщину с распущенными, длинными до пят, волосами.
Отнес все это в угол комнаты.
Расположил пестрые экспортные спичечные коробки с аэропланами, Пандорой, римскими колесницами, пальмами, скачущим жокеем, пантерами, тиграми, оленями, гербами государств, видами островов, с надписями на китайском, арабском, английском, французском и других языках.
Пандора сильно пострадала, плесень выела белое лицо, босые ноги и часть рыжих волос.
Систематизатор осторожно стал отдирать афиши одну от другой и класть на постель своей жены.
Окно было раскрыто, и в комнату проникал запах дрожжей, исходивший от расположенного напротив пивоваренного завода.
Жулонбин сел на подоконник боком и предался размышлению.
Он думал о том, что можно соединить приятное с полезным, что теперь, может быть, удастся, благодаря отъезду жены, расставить и разложить в этой комнате множество вещей в известном порядке, и тогда легче будет систематизировать.
Он стал освобождать комнату жены от громоздких предметов, посуды, фикусов, кактусов, скатертей, сундуков с имуществом жены.
Вместо посуды на безногий буфетик с зелеными пупырчатыми стеклышками он поставил набор сухих свадебных букетов.
Под круглым зеркалом с изображением фонтана, на столике, обтянутом кисеей, он разложил вынутые из аптечных коробочек всевозможные жетоны, значки ОДН, ОПТЭ, ОДР, флажки, обозначающие отрасли промышленности, ордена.
На обеденный стол он стал наваливать лозунги и плакаты.
Ребенок подрастал. Тайком от отца девочка стала собирать спичечные коробки, но только в отсутствие отца она могла играть ими. В отсутствие отца она строила домики.
Отец сам стриг своей дочери ногти, матери он запретил это занятие.
Таким образом, благодаря своему отпрыску, систематизатор приобретал ногти нужной ему длины и формы. Таким образом он получил добрую сотню вариантов.
Что бы ни приносила в дом дочь – все отбирал отец. Девочка не понимала и плакала.
– Да дай же ребенку поиграть! – говорила жена своему мужу. – Ограничь же в конце концов свою ненасытность. Собирать можно, но собирание стало для тебя культом, нельзя же так в конце концов! Дай ребенку порезвиться, ведь детство бывает только раз в жизни.
Она перестала впускать отца одного в свою комнату.
Всегда ее комната в ее отсутствие была заперта на ключ. Комната систематизатора тоже была заперта на ключ.
Но жена знала, что все равно муж ее обворует.
Она жила в вечном страхе, что муж проникнет и похитит фантики, похитит бумажные кораблики, разрозненные колоды карт, кубики, азбуку.
Муж надеялся, что жена постарается восполнить пробелы и таким образом в конце концов эти набеги не повредят дочери, а ему принесут даже пользу. Появятся новые предметы, которые когда-нибудь можно будет взять.
Следил отец, как подрастают локоны у дочери.
Раз в отсутствие жены посадил систематизатор дочь к себе на колени, дал ей поиграть сломанным восковым гусем, взял незаметно ножницы и отрезал предмет восторга жены – детский локон. Другой оставил, пусть подрастет еще. Может быть, и цвет переменится, какой-нибудь новый оттенок появится.
Вернувшись из очереди, жена увидела совершенное и почувствовала отвращение к мужу.
– Нельзя же быть таким бесстыжим! – закричала она и заплакала. – Если ты не хочешь, чтобы я ушла с ней, не смей к ней прикасаться и пальцем, стриги волосы и ногти у своих знакомых, а моей дочери я тебе не отдам.
– Брось его! – говорила подруга. – Это не человек, а какой-то крокодил.
Но Клавдии жаль было его бросить, Клавдии казалось, что вот муж перестанет перебиваться случайными уроками, все пойдет по-новому. Он поступит на службу, у него появятся новые интересы, он увлечется работой, он расстанется с малосимпатичными ей собирателями спичечных коробок, тростей, свистулек, а главное – с этим постоянно шляющимся к ним покупателем ругательств.
Да, этот врач крайне несимпатичная личность, насквозь прожженный циник. Небольшого роста, пузатый, с выпученными глазами, он всюду собирает ругательства. Видно, что он своей ролью наслаждается.
– Вот какое я ругательство подцепил! – и радостно хохочет. – Да, я в свое удовольствие живу!
Клавдия задумалась.
А в это время дочь вытащила белье из нижних ящиков комода и разбросала по полу. Подошла к плите, раскрыла книгу и начала ею золу выгребать, рассыпала карандаши и всю себя разрисовала.
Всплеснула мать руками:
– Это ты что же?
Вымыла девочку и пошла с ней гулять. Стала она гулять с дочкой но скверу.
Увидала Ираида девочку с большим голубым мишкой, берлинской игрушкой.