Козлиная песнь (сборник) - Страница 80

Свистонов спрашивал, какие у них в деревне порядки, как насчет суеверий, имеется ли изба-читальня и какова там половая жизнь молодежи. Просил вспомнить, говорил, что это необходимо для его книги.

Так сидели они подолгу на скамейке под воротами. Милиционер рассказывал все, что взбредет ему в голову, отвечал на расспросы Свистонова, а Свистонов при свете домового фонаря записывал.

И опять прошло много времени. Раз стояли у своего окошечка в третьем этаже супруги. Солнце светило, как на картинке, окно было растворено, старичок держал Травиату за все четыре лапки, старушка расчесывала ей животик и хвостик костяным белым гребнем.

– Ну, что ты беспокоишься, Травиаточка? – говорила старушка. – Что ты лаешь и скулишь? Мы тебе добра желаем. Вот шейку почешем. Ведь тебе не достать зубками. Вот между бровками.

– Смотри, как ее сосут, – говорил старичок, раздвигая шерсть свободным большим пальцем. – Недаром она такая грустная.

– Хотела бы я увидеть душу Наденьки! – вдруг ни с того ни с сего вырвалось у старушки. – Наверно, у нее душа прекрасная.

– Да, тихая барышня. Почеши тут. Видно, из хорошей семьи. А как ты думаешь, женится на ней Иван Иваныч? Да не егози, Травиаточка!

– Смотри, смотри на улицу, Травиаточка, кто там идет. Видишь, собачища огромная. Ее на цепочке ведут. Смотри, смотри, Травиаточка.

– А жаль, если не женится… – сказала старушка.

– Смотри, сколько. Постой, постой, на тебя скакнула!

– Ну, где же ее теперь поймаешь?

– Помнишь, как жакет на тебе сидел, а теперь ты не бритый. Помнишь мое серое атласное со стеклярусом платье? А вот ты чистенькая, Травиаточка. Опусти ее на пол.

– Смотри, как она отряхивается!

– А ну-ка, потанцуй, Травиаточка. – И взяв собачку за лапки, старушка принялась водить ее вокруг себя.

Песик, откинув спинку, переступал и время времени, подняв мордочку, лаял. Затем старушка взяла его на руки, старый песик положил ей мордочку на плечо, закрыл глаза и стал сопеть.

И старушка запела дребезжащим голосом:

Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою.
Приди, котик, ночевать,
Травиаточку качать.

– Ах, ты старенькая моя! Бедненькая моя, лысенькая! – И седая деточка, поняв, что ее жалеют, смертельно заскулила.

Любила очень животных жена флейтиста. Всех кошек на лестнице она подкармливала, всех брошенных котят подбирала и возмущалась.

Был у нее во дворе дровяной сарай. По-настоящему жила она внутри этого сарая.

Каждая курочка, каждый петушок имели свой зов, то «моя девочка», то «мой мальчик», и умели булку из рук клевать. Были у старушки и козы.

В это мирное семейство ворвался Свистонов. Он заметил одинокость старушки, объяснил эту одинокость тихой тоской по материнству. Стал он приносить конфетки Травиаточке, стал он гладить и хвалить и совсем вскрылось сердце старушки.

– Тебя любят, – говорила она Травиточке, – тебя все очень любят, и всем ты очень нравишься. Вот подожди, к зиме и новую попонку тебе сошью, тогда ты совсем станешь красавицей.

– Давно ли у вас этот песик? – спрашивал Свистонов.

– Да лет шесть, – отвечала старушка.

– Он совсем еще не стар.

– Конечно, совсем еще молоденький, – подтверждала старушка, скрывая настоящие годы своей любимицы.

– Не останетесь ли вы у нас пообедать?

Свистонов остался.

Посадила Татьяна Никандровна Травиату за стол, повязала ей салфетку.

– Вы уж извините, – сказала старушка. – Травиаточка нам вместо дочери.

Сели все за стол и стали суп кушать. Травиаточка кончила первая, посмотрела на всех и поскулила. Она любила покушать.

– Ты проголодалась, Травиаточка? – спросила Татьяна Никандровна.

Травиата прислушалась и опять заскулила. Взяла старушка ее тарелку, пошла на кухню и налила холодного супу.

Опять стала лакать Травиаточка. Принесла Татьяна Никандровна жаркое и на отдельной тарелочке с цветами – Травиаточке отдельный кусочек с косточкой. Все пили чай, молоко Травиаточка лакала. Затем соскочила со стула и попросила погулять. После обеда Свистонов аккомпанировал. Старичок сидел рядом, играл на флейте.

Глава девятая. Борьба с мещанством

В том же доме жил Дерябкин.

Дерябкин больше всего на свете боялся вазочек. Дерябкин бледнел при слове – мещанство. Поэтому он не позволил своей новой жене внести в комнату, им занимаемую, девичью красоту: герань и фуксию. Также он не дал ей повесить на стенку фотографию ее матушки. Несмотря на сопротивление жены, вытянул обойный гвоздик из стены и запрятал молоток.

– Уж если ты хочешь жить со мной, потрудись подчиняться моей воле. Я тебе глупить не позволю!

И на следующее утро повезла Липочка в трамвае цветочки обратно своей матушке. Та в это время мыла воротнички Дерябкина и всплеснула мыльными руками.

– Уж эти мужчины, они не любят цветов! Пообедали. Стала мамаша доставать занавески для окон. Залюбовались мамаша и дочка. Занавески были ручной работы. Еще сама бабушка вязала.

– Что я принесла, дорогой мой Пава!

– Я не Пава, я – Павел. Не называй меня, пожалуйста, собачьей кличкой.

– Посмотри, узоры-то какие…

– Занавески на окнах, – сухо заметил Павел, – это признак мещанства. Я не могу тебе этого позволить. В субботу мы пойдем в Пассаж и купим подходящие.

Между тем Свистонов, бродя по улицам, зашел в Пассаж позавтракать.

Дерябкин, несмотря на толпу, шел гордо. Держась за мужнин рукав, почти бежала Липочка.

– Взгляни-ка, вазочка! Не купить ли…

– Брось, пожалуйста, свои вазочки.

– А вот кошечка-копилочка.

– Не приставай, – раздраженно сказал Дерябкин, выдергивая рукав. – И что за мещанская манера цепляться. Иди спокойно.